Дневник EricMackay — Дайри (бывший Diary.ru)

среда, 16 июля 2025

17:49

Form follows content

А что до удобрений и говна, то собственно поэтому 70% населения Центральной Америки померло не от оспы, а от другой болезни, завезенной испанцами — брюшного тифа (сальмонелла паратифи). Комбинация сальмонеллы, повсеместного удобрения человеческими фекалиями, и сложных оросительных систем оказалась крайне неудачной для местного населения, совершенно не имевшего к сальмонелле иммунитета.
maoist.livejournal.com/606788.html?thread=99057...

@темы: история, ужасть

URL

четверг, 10 июля 2025

23:57

Form follows content

Акцент решено было сделать на нарушениях основных ленинских принципов руководства. Интересно, что в прениях в осторожной форме прозвучал упрек в адрес «советских товарищей», позволивших Хрущёву «надеть на себя культовскую рубашку» (Раденко Видинский), а также прямой намек на Живкова: «Все мы знали Хрущёва, а некоторые даже целовались с ним» (Марин Грашнов). Показательна молниеносная реакция Живкова: «Мы будем целоваться и с нынешними руководителями!»
Москва и Восточная Европа. Югославская модель социализма и страны советского блока. 1950-е ― 1960-е годы.

@темы: история, книги, хи хи

URL

среда, 09 июля 2025

23:44

Form follows content

«Поток» («поток и разграбление», «поток и грабеж») представлял собой специфическое, архаическое по происхождению наказание, близкое по своей сущности к объявлению вне закона. Это могло быть, по точному выражению А. Поппе, «соединенное наказание, исполнявшееся по отношению к личности и имуществу виновного». Оно могло выражаться в разных формах: ссылке, коллективном разграблении и/или уничтожении имущества, заточении и даже в умерщвлении преступника, но суть его состояла в удалении преступника из той общности, к которой он принадлежал, и лишении его правоспособности.
читать дальше
...Явления, схожие с новгородскими вечевыми расправами, существовали не только на Руси, но и в Западной Европе. В классической немецкой историографии XIX — начала XX в. сложилась целая теория о primäre Friedlosigkeit, в рамках которой существовала мощная традиция изучения таких германских правовых традиций, как Friedlosigkeit («лишение мира» или «объявление вне закона»), Fronung (конфискация имущества лица, объявленного вне закона), Wüstung (уничтожение имущества преступника в качестве наказания), Acht (объявление вне закона, опала и как следствие — изгнание)... Александр Коулин, немецкий правовед, занимавшийся именно имущественным аспектом Friedlosigkeit, даже называл эти меры «имущественно-правовым лишением мира» — vermögensrechtliche Friedlosigkeit (в отличие от «лично-правового» — personenrechtliche Friedlosigkeit), которое, в свою очередь, выступало в двух видах: конфискация имущества (Fronung) или его уничтожение (Wüstung). При этом типичным объектом уничтожения был дом преступника. Разрушение дома символизировало, да и фактически означало устранение осужденного из пределов той общности, к которой он принадлежал...

...Из этой теории исходили и ученые славянских стран, искавшие и с успехом находившие аналоги соответствующих германских явлений в славянских юридических памятниках (К. Кадлец, В. Прохазка, М.Ф. Владимирский-Буданов и др.). Очень четко об этом писал чешский историк права Вацлав Ванечек: «Понятие Friedlosigkeit знали славянские правовые системы, хотя и не имели для него отдельного названия. Знали они также и оба последствия этой Friedlosigkeit, или лишения правовой защиты. Поток и разграбление русского права и porob-rásap в южнославянском праве представляют собой реальную и терминологически полную аналогию германской Wüstung»...

...В рамках классической концепции считалось, что эта кара восходит к чрезвычайно ранней эпохе и может быть обнаружена уже у древних германцев... [Однако] ...опиралась эта модель главным образом на источники, записанные в эпоху Высокого Средневековья («Саксонское зерцало», скандинавские саги), тогда как ранние тексты (в том числе знаменитая «Германия» Тацита) никаких данных ни о «народном мире», ни об объявлении вне закона не содержат... Положение осложняется тем, что привлекаемые обычно для сопоставления с германской Friedlosigkeit учеными Восточной Европы западнославянские (в основном чешские), южнославянские и древнерусские параллели также относятся к сравнительно позднему времени (не ранее XI в.) и связь их с какими-то архаическими, «племенными» традициями также обычно постулируется a priori. И все же существуют два обстоятельства, которые свидетельствуют в пользу того, что архаическое происхождение коллективных расправ с преступниками, признававшимися врагами соответствующей общности, не может быть поставлено под сомнение...

[Последующую аргументацию автора опустим]

...Сопоставление схожих способов наказания у древних германцев, балтов и славян показывает следующее. Относительно уровня социально-политического развития обществ лютичей, руян и пруссов можно, вероятно, спорить, но совершенно очевидно, что это были архаические языческие социумы, лишенные важнейших атрибутов государственности. И тот факт, что там фиксируются явления, во многих аспектах схожие с русскими вечевыми расправами и их германскими аналогами, так же, как и использование в латиноязычном Саксонском капитулярии 797 г. древнегерманской лексемы ewa, ведет к единственно возможному выводу: и русские вечевые расправы, и кара, предусмотреннпя Саксонским капитулярием, являясь изначально способами лишения политической общностью правонарушителя юридической субъектности и удаления его из своей среды, все-таки имеют архаическое происхождение...

Коллективные расправы не исчезли в Западной Европе [и] после завершения «варварского» этапа ее истории. Показательные аналогии новгородским коллективным разрушениям домов обнаруживаются, между прочим, в европейских городах Высокого Средневековья, где в ходе коммунального движения складывалось развитое городское право, не имевшее, разумеется, никакого непосредственного отношения к каким-либо древним архаическим правовым институтам догосударственного времени... Во многих европейских городах Средневековья и Раннего Нового времени высшей мерой наказания преступника, преступление которого признавалось направленным против общности горожан в целом, было «исключение из коллектива [горожан], скрепленного клятвой [Eidgenossenschaft]» — единое наказание, составными частями которого были «изгнание из города и разрушение дома». В таком случае мы имеем дело с карой, почти идентичной содержательно с новгородскими вечевыми расправами, которые, как мы видели, также подразумевали объявление преступника вне закона и уничтожение его недвижимого имущества.

То обстоятельство, что «поток и разграбление» в качестве легитимного способа коллективной расправы с теми, кто считался преступниками, укоренился и чаще всего применялся именно в «севернорусских народоправствах», не должен удивлять, совершенно то же самое характерно и для Западной Европы: «Повсюду там, где сложилась четко иерархизированная власть, эти акции (коллективные расправы. — П.Л.), которые постоянно рисковали превратиться в простую народную юстицию или даже в суд Линча, подавлялись или упразднялись, норвежские короли пресекали их жестко и энергично, франкское, лангобардское, вестготское королевское право не знало Wüstung или допускало ее лишь в очень определенных случаях с определенными ограничениями; ее место занимают четко регламентированные опись и арест имущества или конфискация, т.е. рациональный хозяйственный принцип вместо иррационального, эмоционального принципа мести. Напротив, Wüstung и ее аналоги охотно применялась в маленьких свободных республиках [res publicae liberae], в самоуправляющихся итальянских, фландрских, французских и немецких городах; она применялась в греческих полисах, в древнеримской республике, но больше не применялась в Риме имперского времени».
Поэтому об институциональной преемственности говорить тут не приходится. Новгородские вечевые собрания, как и, например, коммунальные органы власти городов Фландрии, не «выросли» из «племенных» собраний. Однако в условиях отсутствия жесткой авторитарной власти, формы права, похожие на традиционные, как бы возникли заново в принципиально новой обстановке. И действительно, в самой сущности вечевых расправ как лишения правонарушителя юридической субъектности, удаления его из соответствующей политической общности, и в его процедуре, в характере веча как собрания, выражавшего волю коллектива, — до некоторой степени сохранялись архаические традиции обычного права, уходящие своими корнями еще в догосударственную эпоху. Сходство между архаическими карами и коллективными расправами в городах, где существенную роль играло вече, таким образом, — не институциональное («одно произошло из другого», «пережитки», «реликты»), а типологическое, т.е. определенная схожесть ситуаций — в плане отсутствия твердой авторитарной власти с разветвленным аппаратом принуждения — порождала в известной степени схожие формы правового регулирования.

П. В. Лукин «Новгородское вече»

@темы: история, книги

URL

22:57

Form follows content

Что касается так называемого вечевого суда, который часто рассматривался в историографии как одна из важнейших функций древнерусских «народных собраний», то тут правильнее говорить не собственно о суде, а о вечевом правосудии. Вечевого суда в строгом смысле слова, повидимому, никогда не существовало, во всяком случае в том смысле, в каком в древнерусских землях существовал княжеский суд, а в Новгороде — суд посадника и тысяцкого. Тем не менее в домонгольское время горожане, собравшиеся на вече, могли вершить расправу над преступниками или теми, кто противодействовал их воле, в рамках архаической процедуры «потока и разграбления».
читать дальшеИстория вечевого правосудия была тесно связана, с одной стороны, с историей самого веча, с другой, — с эволюцией древнерусского права. Там, где вечевые собрания утратили свое значение, вечевое правосудие, которое и так не было в полной мере легитимным, было вытеснено «нормальным» княжеским судом. В средневековых же русских республиках вечевое правосудие сохранялось значительно дольше, практически вплоть до падения их независимости. Однако и там предпринимались небезуспешные попытки поставить под контроль властей и ограничить опасную и не всегда предсказуемую стихию вечевого правосудия. Главное значение тут имела «институционализация» первоначально довольно аморфных органов власти и структур управления, а не какие-либо «внешние» причины. Этот процесс шел рука об руку с оформлением и разграничением разных видов наказания, их фиксацией в памятниках права. Определенную роль тут могла сыграть и отрицательная позиция духовенства (или его влиятельной части)...

Какова была бы дальнейшая судьба вечевых расправ, сказать сложно. Вероятнее всего, они, как и в русских княжествах, постепенно были бы ыытеснены «нормальным» судом — только, прежде всего, не княжеским, а судом республиканских магистратов. Об этом свидетельствует как негативное отношение к ним духовенства (о чем уже шла речь выше), так и общая институционализация новгородской «политии». В частности, в юридических памятниках XIV–XV вв. такое архаическое наказание, как «поток и разграбление» (в Новгороде подразумевавшего коллективную расправу), вытесняется более «современной» смертной казнью. Новая реальность находит свое отражение и в нарративных памятниках...

Эту эволюцию А.А. Горский склонен объяснять распространением на Руси после установления ордынского владычества монгольских политико-правовых традиций, в рамках которых не только смертная казнь, но и физическое устранение противника (или потенциального противника) считались явлениями нормальными. Такая интерпретация вполне возможна, и ученый убедительно показывает, насколько изменилось в русском общественном сознании после монголо-татарского нашествия отношение к убийствам князей: от восприятия их как исключительных, инфернальных по своей сути преступлений, — к почти бесстрастной их фиксации.
Однако что касается смертной казни, то главная причина ее появления в источниках в XIV в. кроется, по-видимому, все же не в этом. Именно в XIV–XV вв. на Северо-Западе Руси идет процесс более или менее четкого политико-правового оформления различных социальных слоев и групп населения и органов управления.
Ярче всего этот процесс проявляется в постепенной смене нечетких, расплывчатых, окказиональных наименований более строгой социально-политической терминологией (хотя эта тенденция была далека от полной завершенности вплоть до гибели «северно-русских народоправств»). Разумеется, этот процесс должен был затронуть и право, причем трудно сказать, был ли он направлен в этой сфере от меньшей жестокости к большей, поскольку и в принципе, и на практике умерщвление людей за определенные преступления вполне допускалось и домонгольской правовой традицией.
В то же время традиция вечевых расправ сохранялась вплоть до конца новгородской независимости. Когда в 1477 г. в Новгороде разгорелся конфликт между про- и антимосковской партиями, дело дошло до коллективных, вечевых расправ... Аналогичные явления имели место и во Пскове — также в связи с наступлением Москвы на псковские вольности, вызывавшим обострение внутренних противоречий...
Некоторое «затухание» вечевых расправ было, таким образом, лишь тенденцией, в условиях республиканской государственности они всегда готовы были вспыхнуть заново и вспыхивали в моменты обострения внешне- и внутриполитической ситуации. В конце концов московские войска в конце XV — начале XVI в. прекратили республиканский «эксперимент» на Руси, и отзвуки древних вечевых расправ были отныне слышны только в периоды острых общественных катаклизмов, как это было, например, во время восстаний в Новгороде и Пскове в 1650 г.

П. В. Лукин «Новгородское вече»

@темы: история, книги

URL

вторник, 08 июля 2025